ПрОдАвЕц ИгРуШеК

Солнце клонилось к закату. Было слышно, как тяжело нагруженные зерном подводы возвращались в храм. С обширных монастырских лугов ветер нес пряные запахи. Верховная Жрица отпустила послушницу, которая закончила класть надиктованные фразы на пергамент, забрала свиток и ушла, и после этого закрыла ставни, зажгла светильник и заперла дверь.

Теперь, когда Жрица осталась одна, снова можно было достать запрещенную книгу ушедших, из тех библиотек что вместе со странными машинами и памятью были уничтожены на заре эпохи Простой Жизни. Страницы книги были сделаны из странного белого и хрупкого материала. На обложке виднелась аккуратно сделанная надпись — «Хроники Интернета — Синее Море, Белый Пароход». Интернет — это магическое, запрещенное слово, впрочем как и название этой забытой машины. Пилот любил белые пароходы.

«… было уже не так холодно, но вы все равно озябли без перчаток, дожидаясь меня на улице. Мы зашли в первое попавшееся кафе и ухватились за эту тему как за спасательный круг, опасаясь что будем сидеть вечно и молчать…»

Жрица переместилась в тяжелую, холодную постель. Текст она знала наизусть; знала на каком месте она отвернется к стене и будет долго в темноте, открытыми глазами, смотреть на драконов, побеждающих пароходы, вытканных на прекрасных гобеленах ручной работы

Этот приемник, или точнее радиола, появился очень давно. Его проще называть приемником, потому что ему больше подходит определение «он». Вначале он стоял на ножках, которые вкручивались в металлические скобы, привинченные к основанию корпуса из дерева, потом он перекочевал на тумбочку, потому что вариант с ножками оказался очень неустойчивым.

Первое испытание — пластинки с «Арлекино» Пугачевой и «Прощай» Лещенко. Никогда после Рекорда я не слышал такого качественного звука — даже на современной аппаратуре с отличными заявленными характеристиками. Может дело в том, что технология была аналоговая и лампа все таки лучше чем полупроводники…

На УКВ диапазоне в то время слушать было нечего. Средние волны — СВ радовали радио Монте-Карло, где крутили хорошую музыку, ну и само собой коротковолновый диапазон — метры с магическими цифрами 31, 41, 49. Немецкая волна была обстоятельна, по Голосу Америки непрерывно были слышны истории про Сахарова или Буковского, Свободу же и Свободную Европу глушили. Можно было немного отстроиться по диапазону от глушилки, но слушать долго это было совершенно невозможно.

Наши тоже не отставали — в эфир выходили советские передачи на английском языке. Так я впервые услышал незабываемую песню с «золотая как солнце кожа, тоненькие каблучки, узел волос из шелка, складки платья легки»… После этого долго и безуспешно искал эту песню и наконец нашел — в ларьке звукозаписи мне нарезали открытку, на которой было пластмассовое покрытие и специальный станок делал на ней звуковые дорожки. Так у меня появилась «По волне моей памяти» Давида Тухманова.

Позже я достал целый диск (разумеется виниловый — поправка современности). И уже в 90-х годах купил превосходно оформленный компакт с краткой историей создания этого легендарного альбома. До сих пор для меня так и остается загадкой, почему Тухманова не ставят на наших ретро-радио. Потому что уехал? Выпал из обоймы? Был непохожим на других? Слишком элитарным, потому что совместил стихи старинных поэтов с современной музыкой?

Рекорд крутил драгоценную открытку целыми днями. Она поизносилась, шипела, но все равно среди стирающихся дорожек было слышно «на какой плантации мельница сотрет тебя в порошок»…

После того как приемник стал привычным явлением в домашней обстановке, он само собой был подвергнут дотошному анализу. Смеситель был реализован на преобразователе 6И1П, усилитель промежуточной частоты — пентод с удлиненной характеристикой 6К4П (для кого эти названия звучат как старинная музыка — вспомните, что с укороченной характеристикой носили обозначение Н). В выходном каскаде УНЧ стояла лампа 6П14П. Это было то что нужно, поскольку с ее анода я взял сигнал для своего передатчика, который смастерил уже в ближайшем времени. И «По волне моей памяти» разносилась уже в района нашего квартала.

Радиохулиганство было распространенным явлением. Радиопередатчики собирали многие, и заветной мечтой владельца собственной подпольной радиостанции была генераторная лампа ГУ50, которая могла отдать в эфир аж 50 Ватт мощности (для сравнения, УКВ радиостанция самолета имеет мощность всего в 5 Ватт). Меня вполне устраивали мощности поменьше, и гибрид «Рекорда» и передатчика еще просуществовал некоторое время. Радиохулиганов ловили и наказывали, но мою радиостанцию так и не засекли. Было известно, что у попавшихся конфисковывали всю причастную аппаратуру, но Рекорду повезло — никто его не нашел, как и передатчик.

Позже появилась магнитофонная приставка «Нота-304». Приемник был к ней отличным дополнением, и в таком тандеме приемник прожил у нас довольно долго. На Ноте удачно был записан первый концерт «Бони-М», который неожиданно для всех разрешили показать по телевизору — поздно ночью. После появления первых кассетных магнитофонов Рекорд плавно превратился в подставку для книг, пластинки перекочевали в далекий шкаф, звукосниматель был сломан, ручка переключения скоростей пластинки 33, 45, 78 (в мое время были пластинки только на первую скорость) так и осталась в положении 33.

После того, как стало ясно что пользоваться им никто не будет, Рекорд-304 перекочевал в сарай. Однако наступили времена путча, и граждане в поисках адекватных новостей в момент смели все радиоприемники с полок магазинов, и Рекорд воцарился на своем прежнем месте. Лампы были уже изношены — на стеклянной колбе был виден темный внутренний налет, но приемник работал безотказно — те же цифры 31, 41, 49 как в прежние времена рассказывали о том что происходило в стране. После того как смута закончилась, приемник еще некоторое время стоял на прежнем месте. Появившаяся молодая поросль развлекалась, выкручивая ручки, некоторые из которых уже выпали, и нажимая жесткие клавиши механического переключателя диапазонов. Рекорд стоически переносил эксперименты над своей передней панелью и никогда не жаловался.

Я не помню, когда видел его в последний раз. Как и многие из старых вещей, несовместимых с современной жизнью, он ушел тихо и незаметно. Компакт-диск Тухманова давно оцифрован и сидит в компьютере, и когда я слышу «По волне моей памяти» на слова Николаса Гильена, я вспоминаю этот ламповый радиоприемник.

Когда я зашел в гости к Травнику, к своему удивлению увидел что он обзавелся охотничьим ружьем. Немного смущаясь, он сказал мне, что ружье подарил благодарный пациент, которого он поправил своими настойками и бальзамами — чтобы не отдариваться деньгами. Еще Травник добавил, что ему нужно пережить инстинкт охотника в себе — чтобы уже не возвращаться к этому. Ну да ладно.

Он рассказал про первый опыт охоты на куропаток. Куропатки постоянно обманывали Травника — когда он сидел в траве выжидая, ждали вместе с ним. Отвлекали в другую сторону звуками. Когда он вскочил из травы чтобы осмотреться, они взлетели — он вскинул ружье и выяснилось что он забыл его зарядить.

— Куропатки знали, что оно не заряжено, и поэтому взлетели, — сказал я ему.

Выходя из леса, Травник встретил Пастушку. «Ты охотился на куропаток?» спросила она его, и он ответил — «Да, и знаешь какие они хитрые!»

Пастушка ответила смеясь — «Да какие же они хитрые. Когда я захожу в лес, они постоянно пробегают мимо меня. Они совсем не прячутся»

Когда он рассказал мне эту историю, я вспомнил одну китайскую притчу.

Один приморский житель любил чаек. Каждое утро отправлялся в море и плыл за чайками. Чайки же слетались к нему сотнями.

Его отец сказал:

— Я слышал, что все чайки следуют за тобой. Поймай-ка мне нескольких на забаву.

На другое утро, когда Любитель чаек отправился в море, чайки кружились над ним, но уже не спускались.

Почему бы и не быть этим туннелям во времени? Десять лет назад, в 1991 году я так же ходил по Косой линии в Питере. Думалось — защититься бы, аспирантура позади и тогда…

И вот это «тогда» наступило. Питер, Васильевский остров. У меня полдня свободного времени до поезда. Иду по Большому проспекту, ноги сами выносят на эту улочку.

Косая линия — идет наперекор четко расчерченной сетке Васильевского. Неожиданный росчерк в плане судьбы, непредусмотренная вариация. Тот же перекресток с Детской улицей, только десяти лет как не бывало. Пешеходов нет, и выглядит странным что на перекрестке мы встречаемся втроем, ровно посередине пустых дорог, на которых не видны машины. Девушка, парень и я. Расходимся, чуть не задев друг друга. Спланированная и забытая встреча? Что-то должно было произойти сегодня, и что-то пошло не так?

Захожу в кафе «Якорь». Обстановка и меню времен exUSSR. Отдаю дань — привет вам, духи этого места, если вы еще помните меня. Посетителей практически нет — что на дороге, то и внутри. В таком месте каждый новый, непонятно откуда взявшийся человек должен вызывать интерес, но его нет. Как будто проводил здесь ненастные питерские вечера, приветствуя застольных соседей легким кивком головы.

Возвращаюсь по Детской улице. Одинокие трамвайные пути, замечаю какие-то новые постройки. Жду, что еще подскажет память, но в ответ — молчание. Где-то на большой глубине, на длинной цепи прошлого лежит тяжелый якорь.

В наблюдаемых политических спорах участвуют от либералистов то традиционалистов. Есть разные описательные классификации, которые определяет принадлежность человека к определенному лагерю. Введем еще одну — численную. Всего лишь одно число.

Что обозначает это число — с каким количеством людей мы ощущаем общность судьбы. Общность судьбы похоже это то, что держит вместе государства или страны (на самом деле это совершенно разные понятия, но здесь они употреблены вместе). Есть общность судьбы в деревне — и взрослые сделают замечание и предостерегут незнакомого малыша. Нет ее в мегаполисе — и все равно, кто пьет во дворе и чем закончит.

Метрика определяет тот круг, который вам не безразличен и ради которого вы готовы чем-то поступиться. Или что-то сделать для него. Возможно, это также тот круг, от которого вы ожидаете отдачи.

Для либеральных обществ метрика судьбы — 1, единица. Сам добиваюсь всего, ни на кого не рассчитываю, зато результат делю только на себя. Традиционная Европа — двойка, 2. Это семья. Россия похоже где-то 5-10 — это семья, друзья, охота, рыбалка. Друзья детства, с которыми ты вырос в одном дворе. Традиционные джамааты — 20, 100. Коммунизм — это миллионы.

Метрика диалектична. С одной стороны результаты делятся на всех, но с другой  — когда она высокая жить гораздо проще.

Нельзя сказать, что большие или маленькие значения метрики — плохие или хорошие. Они просто такие как есть. Можно только заметить, что для индустриально-информационных обществ, в которых интересы индивидуума поставлены выше, она снижается; там где ценится общность — повышается.

Нет никакой связи метрики с прогрессом и развитием. Время показывает, что преимущества традиционных обществ довольно значительны. Примем консервативный подход, как в проставлении баллов за фигурное катание, и отбросим крайние значения. В итоге получатся цифры порядка 10-20. Похоже, именно столько людей поместится в Ноев Ковчег.