Мормон ступал по битому кирпичу. Когда-то здесь было здание — может, коровник, а может сельсовет. Деревня которая осталась позади пребывала в таком же запустении. По крайней мере, не надо беспокоиться за джип, которого уже не видно за пригорком. «За него вообще уже не надо беспокоиться», — поправил себя Мормон. Как и обо всем остальном. Хотя… если все это окажется неправдой, можно вернуться и наказать. Так что машина еще может пригодиться.
Другое дело — одежда. И конечно обувь. Экипировка должна быть безупречной — неизвестно, куда и как придется пробираться. За эту одежду он и получил свою кличку. Истинного смысла этого слова одноклассники конечно не знали; но его странный фирменный дресс-код вызывал тщательно скрываемые насмешки. Теперь школа, как и семья и вся жизнь, остаются позади. И все это венчает символ прошлого — джип, который будет ржаветь в деревне бесконечно. И еще несменяемые дежурные в конце этой цепи — врачи. Благодаря им Мормон знает, что у него есть месяц. Целый месяц. И на этом им большое спасибо.
Карандашный набросок на листке бумаги в клетку указывает на очередное строение вдалеке. В отличие от деревни, оно неплохо сохранилось, насколько можно судить издали. Мормону не привыкать к ориентировкам на местности: будь сейчас в руках старый винторез, уже можно было снять кого нибудь с этой крыши. Но надо думать, для этой встречи винтовочные аргументы не подойдут, и есть ли другие аргументы вообще? Мормон на мгновение задумался о том, какие карты у него на руках: получалось, что кроме месяца жизни больше ничего и нет. Ау, есть желающие на этот месяц? Никому не пригодится? Сезонные скидки, распродажа!
Рассыпающиеся контуры здания намекают на то, что здесь был монастырь. Ну конечно, как же иначе — классическая сцена для всяких странных событий. Событие предстоит необычное, а воздух такой знакомый и прохладный; тихо шелестит трава, и все так просто и обыденно. Там, где стены осыпались на уровень бордюра, идет ряд цветов, которые с силой держатся за старый кирпич. О цветах есть кому заботиться: фигура в капюшоне внимательно рассматривает цветки, и когда крадущиеся шаги Мормона не услышать уже невозможно, Садовник откинул капюшон и повернул свое лицо.
Первая встреча и ощущения много значат в последующих переговорах — этому Мормона не надо было учить. Цепкий взляд на лицо Садовника, силуэт, окружение: группа поддержки, оружие, аксессуары, ловушки? Интуиция молчала, и он расслабился. Садовник немного отрешенно смотрел вдаль, как будто еще пребывал вместе со своими цветами и ощущал исчезающее облако их неуловимых запахов. Затем он начал, видно на правах хозяина этого места, избавляя Мормона от необходимости в неуклюжих объяснениях: кто он и зачем здесь появился.
— Здравствуйте… простите, что не знаю вашего имени. Цветы требуют так много внимания, так что… кгхм… насколько я знаю, вы тоже дорожите своим временем, так что может мы опустим условности и приступим? — вступил Садовник.
Его вежливый и местами вычурный стиль не вязался с отрешенным выражением лица. Его можно было назвать и молодым, и старым; не было никаких указаний ни на возраст, ни на прежний род занятий. Слово «дорожите» тоже прозвучало тяжело, как будто золотые монеты проваливались в глубокий колодец, откуда никогда ничего не возвращается.
Мормон все-таки решил отдать дань условностям и заодно немного разговорить собеседника, как же без этого?
— Цветы это такое хлопотное дело… наверное, не остается времени для других занятий? — фраза получилось немного нелепой и слишком очевидной, явно намекающей на род основных занятий Садовника, о которых может быть не очень-то и хочется знать. Но Садовник ответил просто, словно смахивая с плаща остатки обрезанных листьев:
— Это и есть основное занятие, уверяю вас. Посмотрите на эти цветы: одни из них молоды с запахом травы; другие вступили в пору зрелости, и появился чудесный аромат. Есть и такие, к кому пришло время увядания: это горький запах осенних хризантем. Вас, дорогой Мормон — не обессудьте, что пользуюсь вашей кличкой, она вам очень хорошо идет — можно сравнить вот с этим цветком. Внешне он полон сил и радует нас своими красками; но в его запахе уже начали появляться нотки увядания. Что-то сломалось в отлаженном механизме, и внутри этого цветка уже живет чужая ткань, которая выпивает все его соки. Скоро, очень скоро, скажем — через месяц, этого цветка уже не будет.
— Как сказал ваш поэт? — продолжил Садовник, увлекаясь, — «Если бы человеческая жизнь была вечной и не исчезала бы в один прекрасный день, подобно росе на равнине Адаси, и не рассеивалась бы, как дым над горой Торибэ, не было бы в ней столько скрытого очарования». Очарование, мой дорогой друг, это такая прелестная вещь — при этом Садовник прикрыл глаза, словно еще раз пережил исчезновения всех своих многократных жизней.
Беседа уже только началась, а у Мормона начала расти бешеная злоба. Он уже ненавидел Садовника, для которого его жизнь — всего лишь разноцветный ковер на осыпающейся кирпичной ограде. В какой-то момент он поймал знакомый импульс — выхватить нож, который был подвешен под курткой, и расписать это существо на клочки. Однако, приходилось сдерживаться и поддерживать светский разговор. В конце концов, это все тоже останется в прошлом, как и деревня с джипом. И больше ничего не будет.
— Итак, дорогой друг, — Садовник поскучнел, словно ему предстояла одна и та же торговля за постылым прилавком, — вы согласны с тем, что все имеет свою цену? Ваш оставшийся месяц жизни — безусловный актив, который я принимаю во внимание. Не будем упоминать такие мелочи, что при прочих равных условиях этот месяц был бы заурядным и его ценность… кгхм… была бы достаточно скромной. — Что вы покупаете?
У Мормона была заготовлена короткая речь. Осталось сделать усилие и произнести ее — со всеми аргументами, которые могли что-то значить для того, кто стоял напротив, и скорее всего — не значили ничего. Шелестела трава, молчали птицы. Обыденность. Время оказывается имеет разную цену. Не очень-то интересный урок — об этом можно было догадаться самому уже давно.
— Один вечер, — произнес Мормон. Наступила тишина. Цветок, которому предстояло умереть в горьком запахе хризантем, требовал один вечер.
Садовник бросил взгляд на свои цветы, как будто с ними что-то могло случиться за время этой короткой беседы. Потом задумчиво протянул:
— Один месяц на один вечер… неплохой обмен, хотя в сложившихся условиях я бы использовал свои преимущества. — Может вы пожелаете воспользоваться скидками или бонусами?
Злость Мормона снова разыгралась не на шутку. Садовник снова подчеркнул бессмысленность той городской жизни и ее символов, в которые он был погружен. Взяв себя в руки, он беззаботно ответил:
— Скидки и бонусы? Отличная идея; я рад иметь дело с вашей фирмой. На каких условиях я все это получу?
Тут пришел черед Садовника, и ответ не заставил себя ждать:
— В том месте, где вы хотите провести этот вечер… кгхм… вам будут показывать рекламу. Скажем, цветов, или этой замечательной деревни. Устраивает предложение?
Тут Мормон понял, что ему расхотелось продолжать эту игру. Чтобы оценить своеобразный юмор Садовника, надо было представить полутемный школьный зал, ансамбль на сцене, который еле-еле удалось уговорить на выступление, директрису, стоящую у входа и готовую включить беспощадный свет при малейшем намеке на неподобающее поведение…
Ему не пришлось отвечать. Садовник вытащил из грядки небольшую вишню и протянул ее Мормону.
— Где и когда? — тусклым голосом спросил Садовник. Судя по этому вопросу, аудиенция завершалась. Дальше — останется один вечер и после этого все. Месяц будет списан с его счетов, и наступит небытие. Что же, пусть так и будет.
Мормон прокашлял горло от некстати наступившей хриптоцы. Не хотелось, чтобы эти дорогие слова прозвучали невнятно и пришлось повторяться.
— Моя школа, выпускной вечер. Актовый зал, — добавил Мормон и по инерции подумал — нужны ли эти подробности? Ведь он и так все понял.
Садовник бросил еще один взгляд на свою цветущую изгородь, и весело произнес:
— Ладно, не знаю является ли это бонусом или скидкой… но среди цветов ее нет. Уже давно.
После этого он кивнул Мормону и вернулся к своим занятиям. Мормон медленно положил вишню в рот и разжевал ее. Знакомый с детства вкус сменился легким запахом хризантем — последнее напоминание от Садовника, и затем появился совсем другой запах. Он впивался в голову сильнее и сильнее, пока Мормон не понял — это был запах школы, ее полов, который натирали мастикой. Запах, который остался в старых временах. Из зала доносились звуки, и память снова освежила боль знакомого слова: «Ионика». Ионика, она играла вступление.
Он открыл двери зала и вошел. Она как и тогда стояла у стенки, в сопровождении двух подруг. Лицо ее выражало дразнящее безразличие. Мормон прислонился к стене и на мгновение закрыл глаза. Только один вечер, и цветка больше нет.
Ансамбль запилил El Bimbo, и Мормон с силой оттолкнувшись от стенки, пошел к ней навстречу. В середине освещенный зал, и он на нем как на ладони — идеальная мишень для какого-нибудь стрелка, мелькнула дурацкая мысль. В груди появился мучительный страх, который он не испытывал уже давно: страх, что по этому залу он тут же отправится обратно, как и тогда. Она приближалась и становилось все отчетливее; было видно как подружки которые прижимались к ней сбоку начинали отстраняться, оставляя ее одну. На ее лице блуждала полуулыбка; ее волосы пахли осенними хризантемами.
Это была его вторая и последняя попытка.
Ответить